Самолёт Ил-76, подлетая к Кабулу, вошёл в вираж и стал резко снижаться. В салоне все дремали, то ли от усталости, вызванной предвылетной суетой в аэропорту, то ли от нервного напряжения — всё-таки летели над горами, с которых бьют «стингерами» и «блоупайтами». Впрочем, скорее всего от усталости и убаюкивающего завывания самолётных двигателей. В тесноте, сидя на своих сумках, мы пытались вытянуть затёкшие ноги, всматривались в лица офицеров и солдат и не находили в них ничего, что могло бы сказать о их героизме или просто необыкновенности. Офицеры как офицеры, солдаты как солдаты. Обычные люди. Устали, спят.
Внизу под полом салона неожиданно что-то хлопнуло раз, два и пошло хлопать сериями. Мы с тревогой переглянулись. И, словно почувствовав эту нашу тревогу или догадываясь, что мы здесь новички, покрутился, поёжился, отходя от дрёмы, рядом сидящий солдат и с хрипотцой в голосе пояснил:
— Ракеты отстреливают, тепловые ловушки для «стингеров».
Сразу стало неуютно. Вот она — война, точнее, пока лишь предупредительные хлопки её фейерверков.
Впрочем, Кабул впечатления фронтовой столицы не производил. Скорее это был город, в который ввели войска для поддержания порядка. То тут, то там появлялись вооружённые солдаты афганской армии, как мне показалось, несколько уставшие от жары и однообразной придорожной службы. Разместились мы в пригостиничных «бочках» штаба ОК. Эти «бочки» — жилище для полярников и вахтовиков северных районов нашей страны — дали нам много поводов для шуток. Где бы мы в дальнейшем ни были, нам показывали руины «крепостей Македонского» (известно, что два тысячелетия назад великий полководец завоевал древнюю Бактрию), причём мы так и не поняли, чем же эти «крепости», разваленные временем и людьми, отличаются от обычных в этих краях караван-сараев. Но уж коль скоро сам Македонский... То почему бы и нам было не заметить, что мы поселились в выпускающихся (эпоха НТР) серийным способом диогеновых бочках.
Был конец апреля, наши части готовились к выводу...
Немногое удалось увидеть в эти первые дни пребывания на «горячей земле». Упросили хозяев отвезти нас в мотострелковый полк, расположенный на окраине Кабула. Хотелось встретиться с ребятами, уходившими «на боевые» под Алихель.
...Батальон готовился к выходу. БТР стояли навьюченные рюкзаками и ящиками с боезапасом, словно караванные верблюды. На броне жарились на солнцепёке солдаты в бронежилетах и касках, уже пропылённые всегда неожиданным и бешеным ветром афганцем, осоловевшие от жары и суеты. Ревели моторы, машины выстраивались в походную колонну, и, честно сказать, появилось вдруг чувство, что мы здесь лишние. Как бывают лишними ротозеи в любой деловитой обстановке. Но нам показалось. Первое впечатление всегда обманчиво. Любой, с кем бы мы ни заговаривали, вдруг словно бы выпадал из защитного цвета массы бойцов, становился близким человеком, немного загадочным — один из героев! — и притягательным своим пониманием происходящего и здесь, и во всей стране.
— Так вы из Москвы? Что там, в Москве?
— Нормально. У вас здесь как? Что вы думаете о выводе? Как настроение солдат? И что это за.Алйхель?
И ответы, ответы. Как и наши вопросы — вразнобой, но с желанием разъяснить приезжим обстановку, сказать своё слово о событиях в Афганистане, дать им свою оценку.
Под Алихелем, в ущелье, душманы зажали батальон афганских мотострелков. Им на выручку была послана наша рота. Но и она попала в окружение. Батальону поручено снять блокаду ущелья и вывести окружённые подразделения.
Они уходили на войну. Для нас непонятно-радостные то ли тем, что сменят наконец казарменную скуку на достойное дело, то ли от возбуждения, наступающего в предчувствии опасности. И мы, захваченные их настроением, чему-то радовались и с ними негодовали: надо, надо назвать тех, кто принял когда-то решение о вводе; разобраться сразу, а не через сорок лет, по чьей политической неспособности решить проблему мирным путем наши ребята должны были защищать будущее Афганистана под душманскими обстрелами. Более того, кто предал армию: всячески лакировал газетные сообщения о её действиях, потом обвинял солдат — от рядовых до генералов — в недостаточной политической зрелости, а сейчас пытается найти объяснение своим ошибкам, не желает признать, что волюнтаризм решения принадлежит не только некоему Б. или С., но и тем, кто советовал, кто давал оценку ситуации в тогда ещё «демократической» Республике Афганистан. Благодаря кому выросло поколение молодых афганцев, знающее лишь войну и умеющее лишь воевать. Кто же будет отстраивать эту страну глиняных развалин?
Позднее часто приходила в голову мысль: «мятежники», как их здесь называют, будут ещё жалеть, что наши войска ушли: для них война — деньги; красивая, по их понятиям, жизнь в Пешаваре, обеспеченное будущее, а погиб, считай, с ходу — в рай.
Батальон выходил под Алихель, когда уже было принято решение о выводе. И что мог я сказать рядовому Жене Рассказову с Седьмой линии проспекта Гагарина из города Златоуста, уходившему на свои последние «боевые», ведь в мае — июне ему домой, на Родину... Второй раз под Алихель. Наверное, единственный в батальоне он шёл туда вторично, а первый — в мае 1987 года. Единственный, он знал, каким будет путь, так как в прошлый выход видел, как ставили сапёры мины в этом ущелье, заминированном ещё и душманами. Но не единственный понимал, что эти мины «разминировать наши солдаты будут своими ногами». Женя уходил в приподнятом настроении: последний выход — и на Родину, на Урал. За службу «соскучился по лесу, надоели эти голые камни». Мне осталось только пожелать ему всего-всего... А когда мы шли к «уазику», пора было возвращаться в свои «бочки», он догнал меня:
— Земляк, возьми на память. Бакшиш... — и протянул свою в полинялом хлопчатобумажном чехле алюминиевую фляжку. Я храню и буду всю жизнь хранить эту солдатскую фляжку с надписью на чехле «Алихель».
Мы выехали с окраины Кабула и по отличной асфальтированной трассе поехали в сторону Родины. На север. Эта трасса идёт по Чарикарской долине, оставляя в стороне Баграм, минует город Чарикар и далее, через Саланг, пятикилометровый тоннель (в преддверии вывода о тоннеле говорили: игольное ушко, через которое должна пройти стотысячная армия) — к мосту Дружбы и границе СССР. Но нас интересовал пока лишь Баграм, аэродром, лётчики которого в своё время первыми поддержали Саурскую революцию и, по возможности, перевал Саланг.
Не могу не вспомнить, как остановились по пути на заставе, которой командовал старший лейтенант Ожгибесов. Нас пригласили пообедать. В столовой, украшенной самодельными изразцами, было тесновато, и, чтобы не стеснять офицеров, ждущих очереди у стола, быстро управившись с яствами, предложенными гостеприимными хозяевами, я вышел на воздух. Присел на скамейку, закурил. Подошли солдаты, мы разговорились. «В Афгане» первый вопрос любого нового знакомого: вы откуда ? Ищут здесь земляков. Узнать, что нового дома? Просто поговорить о приятном, а что может быть лучше слов о родном? Неожиданно взгляд привлекла стенная газета, называвшаяся уж не помню как, да и содержания обычного для таких маленьких застав: как прошло дежурство на минувшей неделе, кто отличился, кто нарушил устав как в части его, касающейся распорядка, так и дисциплины вообще. Поразило вот что: под названием был подзаголовок: «Орган печати старшего лейтенанта Ожгибесова». Подумалось, что хотя бы здесь — с юмором и честно. В конце концов любой наш популярный журнал сейчас во многом зависит от взглядов главного редактора на события в стране, литературу, проблемы дня, но, поскольку эти издания — органы печати ЦК КПСС, создаётся парадоксальная ситуация, о которой уже говорилось на XIX партийной конференции: в печати процветает групповщина. Между тем как целью работы главного редактора должно быть одно: польза государства, созидательность, а мерилом оценок — его партийная совесть! И ещё, это уже к вопросу о том, что нам пытаются внедрить в сознание некоторые «информационные агентства» и их адепты в стране: мы якобы бежим (???) из Афганистана. Солдат, который и на войне умеет шутить, «бегать» вряд ли научится. Не умел раньше, и сейчас не научился.
И опять дорога. Недолгая в общем-то, но, только проехав по ней, задумаешься и о заброшенных полях — минированы, и о том, как достаётся здесь хлеб, достаточно увидеть маленькие, похожие на заплаты чеки и ковыряющихся в них дехкан с лопатами.
Поворот на Баграм, и пыль, пыль... Грунтовка. На этой грунтовке время от времени появляются мины, потому наши сапёры с утра проходят дорогу от гарнизона до асфальтированной трассы, на всякий случай.
Вся долина реки Чарикар разделена тремя бандами на сферы влияния. Бандиты берут дань с дехкан и шофёров — владельцев грузовых машин, проезжающих по трассе, бывает, что и безжалостно грабят. Это для них проще. Потому-то появились в долине отряды самообороны. Проезжая мимо кишлаков, видишь сидящих на обочине дороги вооружённых людей. Они могут, приветствуя, помахать рукой, улыбнуться. Ловишь себя на мысли: свои. Обстановка накаляется, когда появляется в долине «бесхозная» банда, иначе не назовёшь. Горят «наливники» на трассе, фугасами минируются обочины дороги (на асфальте минирование слишком заметно), часты нападения на боевые машины, как случилось после нашего отъезда, когда была обстреляна группа работников газеты «Известия».
«Свои, чарикарские, банды ведут себя, в общем, тихо, знают: ответ на их действия последует незамедлительно. Есть в долине Красный дукан. Дуканщик связан с душманами. Найдена ли мина на грунтовке, обстреляна ли наша застава, через дуканщика выясняется, кто ответствен: «свои» или пришлые? Душманы предупреждаются о том, что любому терпению приходит конец (вспомним «Иду на вы»), и случается, местные «духи», дабы их не тронули, выясняют отношения с залётными. Что и говорить, обстановка сложная. А между тем внешне Чарикарская долина — рай для земледельца Подземные средневековые водоводы-кяризы, река и канал — это уже много для Афганистана. Ухоженные поля сад...—долина, которую грабят банды, в которой нескончаемы междоусобицы, могла быть и, наверняка, ещё будет украшением афганской земли, такой скупой на жизнь.
В первые дни нашего пребывания в Баграме мы вновь разделились. Мои спутники остановились на пятой заставе (видимо, из-за отсутствия ярких примет в долине, заставы вдоль дороги здесь идут под номерами), я же с замполитом полка попытался добраться до «игольного ушка» перевала Саланг — тоннеля. К сожалению, это не удалось. Буквально несколько километров мы не дотянули до него. Но поездка, несмотря на неудачу, подарила встречу с интереснейшим человеком, комбатом, подполковником Абрамовым Александром Ивановичем, на заставу которого в кишлаке Баги-Майдан заехали на обратном пути. Пишу о нём, а в памяти — Максим Максимыч из лермонтовского «Героя нашего времени». Только вот Печорина рядом с Александром Ивановичем не было. Сам он с виду рачительный крестьянин, но, отнюдь не военный человек, напоив нас, продрогших в ущелье, чаем, повёл по территории своего хозяйства. Конечно, мы мало поездили по частям, может; где-то и лучше, но то, что есть у Абрамова, редко можно увидеть. У него миномётные гнезда соединялись подземными ходами сообщений. Освещенными внутри!
— А что,— смущался хозяин наших восторгов.— У «духов» кяризы, а мы хуже? Построили вот.
«А ведь он очень любит своих солдат,— подумалось,— Не любил — не строил бы...» Действительно о своих бойцах комбат говорил с восхищением.
— Мы тут на «бээрдээмке» «василёк» установили, получилась этакая передвижная миномётная точка. А на днях был обстрел. Сидим в подземелье, слышу: наш миномёт отвечает, а ведь приказал: никому не высовываться. Бегу к «бээрдээмке», а они, бойцы-то мои, привязали к спусковой ручке верёвку, сами внутри машины, за бронёй, и за верёвку дёргают. У «василька» кассета с шестью снарядами. Шесть раз стрельнут, только затишье — кассету заменят, и опять дёргают. Вот же ж, молодцы!
— Но ведь пока меняют, тоже опасно.
— Конечно опасно, только здесь не прогулка по Арбату — война. У нас во время того обстрела Наташке палец на левой ноге оторвало.— И вдруг забеспокоился,— А где у нас Наташка, ну-ка несите её сюда! Халиков, Халиков! Где Наташка?
Прибежал запыхавшийся прапорщик с курицей в руках.
— Да вот она, гуляет, товарищ подполковник.
— Ага,— Абрамов бережно принял курицу из рук прапорщика. — Вот видите, оторвало во время миномётного обстрела. А курица... Цены ей нет. Без петуха несётся. Нам на Новый год десять яиц подарила, торт сделали на всю заставу...— Он зашёл в курилку и опустил курицу в стоящий в углу ящик.— Здесь вот она и живёт. Смелая, во время обстрелов разгуливает по территории, как ни в чём не бывало. Я уж думал, глухая, нет, слышит, только крикни: цып-цып-цып!
В курилку, укрытую маскировочной сетью, зашли две собаки.
— А! — обрадовался наш гостеприимный хозяин.— Вот они, хулиганки, повадились, понимаете, яйца у Наташки таскать. Только снесёт — они тут как тут. Боремся с ними всем личным составом. И коза у нас есть — Изольда. Молоко-то козье солдату полезное. Да, а ещё обезьян был, серый макак, Яшкой звали. Куряка заядлый. Утром вся застава на физзарядку, а он — в курилку. К женщинам имел особое чувство. Военторг приедет, он вокруг продавщиц вертится: заигрывает. Настоящий мужик. Погиб. Во время обстрела запутался в проволоке. Солдаты его любили.
Абрамов загрустил...
— А как к вам кишлачные относятся?— спросил я, чтобы сменить невесёлую тему.
— Да,— он махнул рукой.— Вон у них наблюдательные пункты. Расположились по обе стороны заставы, думают, не вижу. А там,— он. показал на прилепившееся к камням, словно ласточкино гнездо, строение на противоположной стороне ущелья,— там у них крупнокалиберный пулемёт.
— Но ведь,— удивился я,— они вас...
— Ничего... Мы их при первом же выстреле с этой скалы снесём. А так — пусть сидят, может, им так спокойнее.
Провожая нас к БРДМ, комбат остановился возле недостроенной эстакады для загрузки машин и как-то грустно заметил:
— Да, почти отстроились... Ещё бы год мне, я б тут такое...
— Так, Александр Иванович, может, действительно стоило обойтись без вывода, остаться ещё лет на пять-десять?
— Нет уж,— Абрамов снял кепи.— Пора домой.
Здесь приведён не весь рассказ - только те его места, где автор упомянул наш полк. По фамилиям нетрудно определить, где побывал автор. Спасибо Сергею Першину за предоставленный материал.
О прочитанном - Скомкано немного, но жизненно. Кто-то когда-то сказал: "Каждый видит войну из своего окопа". Так и здесь, взгляд (путь) очевидца на события, которые окружали именно его. Встречи с людьми, когда, как обычно, даже, если спросил фамилию человека, то потом и не вспомнишь. Но честно написано и интересно читать. Хоть, как я ранее написал - и спутано малёха, словно торопился высказать. Спасибо!
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
