Колонна полка гремит, воет, лязгает гусеницами так, что разбудили не только Кабул, а, наверное, и Джелалабад. Но, упорно соблюдая светомаскировку, вертлявая нитка «брони» повторяет хитрые зигзаги разбитой дороги и, частенько снося углы каких-то глиняных построек – дувалов или жилых домов, которых в темноте не видно, – ползёт через кишлаки, поля. Кабин засёк время. Идут уже больше двух часов, и на востоке небо теплеет. Но солнца им сегодня не видать – с неба моросит промозглый дождь, тучи, слякоть. Сначала Виктор сидел на броне, свесив ноги в люк, там он быстро промок, на ветру замерзли руки, и взводный спустился вниз. Но в машине не теплее, и так же ветер свистит через открытые бойницы.
Лейтенант включил лампочку справа от себя и принялся изучать карту. Дует прямо в ухо, но бойницы открыты специально. Сабитов – водитель опытный, знает, что попади из гранатомёта в машину, при открытых люках не убьёт и не контузит сильно давлением при взрыве. Он полгода назад «ловил гранатомёт». Были тогда «духи» менее подкованы и целились в башню, считая это место ключевым, пулемётчика убило, но Сабитова и остальных вынесла «ласточка», а попади они в движки, не возить бы Бахтиеру молодого командира, все и остались бы там, на дороге. Медленно ползёт колонна, только стволы шарят по сторонам. Спина затекает.
Неопытность противника в первые месяцы доходила до курьёзов. Сабитов рассказывал, что тягач на базе танка, на котором крепится горизонтально сверху специальная трубка для преодоления водных преград и совершенно не имеющий вооружения, наводил ужас на первое поколение революционеров. Наверное, принимали эту трубу чуть не метрового диаметра за орудие огромного калибра и первое время просто не трогали от греха подальше, а с ростом боевого мастерства, наоборот бросали все силы на борьбу с «главным калибром». Пропускали колонну, машины с боеприпасами, машины управления, реактивные установки и набрасывались на бедных ремонтников, главная задача которых заключалась в оказании технической помощи и буксировке неисправных машин. Ну, теперь то «духи» знают и что такое машина управления – мозг идущей армады, – и что такое реактивная артиллерия, совершенно беспомощная на марше, но превращающаяся в мощную дубинку, если встанет на позицию. Всё они теперь знают и действуют очень эффективно.
Сабитов показывает на голову колонны, которая сейчас хорошо видна, колонна сворачивает влево и втягивается в прячущуюся в обрывках низко стоящего тумана хмурую долину. Езда продолжается уже больше шести часов, светло, но пасмурно, дождя нет и, определив наконец по карте место куда приехали, Кабин с удивлением обнаружил, что вчера пацана не обманул Смирнов. Перед ними действительно расстилалась Чакирская долина. «Бисьор душман» – определяет Сабитов обстановку на фарси. «Много врагов» – переводит мысленно Кабин уже знакомые слова. Он ещё не знает, что до первого боя ему осталось всего несколько минут, и пытается рассмотреть в забрызганный триплекс унылый пейзаж вокруг. Сабитов притормаживает на спуске, и БТР неуклюже, почти боком, сползает по раскисшему, разбитому колёсами идущих впереди машин, глиняному склону. Взметнув фонтан брызг, и разбрасывая со дна гальку буксирующими колесами, машина преодолевает мутный ручей и начинает выползать на противоположный берег. Колёса вращаются почти не цепляясь за грунт. БТР ревёт и сотрясается от напряжения, водитель, упёршись в педаль газа, уговаривает ласточку одолеть подъём.
Кто-то трогает Кабина за локоть. Это Хусен Абдумуслимов, сержант его взвода, показывает пальцем что-то через бойницу:
– Смотрите, товарищ лейтенант.
– Что там?
– Возле моста.
Кабин, с трудом удерживаясь за угол брони прыгающей машины, выглядывает в отверстие и метров в 50-ти вниз по течению видит каменный мост через ручей. Мост, как показалось, был взорван недавно, еще паводками не унесло битый гранит, разбросанный по берегу при взрыве. А внизу, наполовину в воде, тоскливо задрав к небу обгоревшие катки без гусениц, лежал советский танк. Виктор не отрываясь смотрел на эти следы жестокого боя, пока БТР не одолел подъём, и мост не скрылся за косогором. «Смерть где-то рядом» – подумал лейтенант, и внизу живота тоскливо заныло. Сунув в рот сигарету, Виктор повернулся к бойцам за спичками.
В этот момент два мощных взрыва где-то впереди тряхнули землю почти одновременно, затем сразу ещё один, и ещё! Два последних с каким-то трубным завыванием. Позже Виктор научился отличать от всех других эти двойные воющие взрывы. По колонне били из противотанкового гранатомёта, потомка немецкого «фаустпатрона».
Колонна батальона с разведчиками впереди после длительных манёвров вошла в «зелёнку», где и угодила в засаду. Били на подъёме с двух сторон практически в упор – метров с сорока. Перед машиной Кабина остановилось около десятка БТР соседней роты, почти сразу раздавались взрывы позади, у ручья. Кабин в прибор увидел вспыхнувшую впереди БМП разведроты и понял, что горох по броне – это пули. Виктор выплюнул сигарету и обернулся. Солдаты с автоматами в руках открывали боковой люк. Наверное, взгляд был испуганным, потому что пулемётчик Бабиев подмигнул лейтенанту и улыбнулся. Только теперь дошла поданная по радио уже в третий раз команда ротного: «Влево к машинам». Кабин молча вслед за пулемётчиком проталкивает в люк свое тело, совершает кульбит и приземляется почти на голову. Сверху по затылку больно бьёт автомат. Уже присев на обочине, он сообразил, что на голове шлемофон, а шапку забыл в машине. Забросив шлемофон в люк, лейтенант орёт «Вперёд» и бежит вдоль колонны. Слева его прикрывает косогор, идущий вдоль дороги, а справа остановившаяся техника, которая только теперь открыла огонь из пулемётов по кустарникам справа. Но пулемёты в лучшем случае простреливают окрестности в ста метрах от себя, не ближе, и противник, видимо, находится в так называемом «мёртвом» пространстве, то есть почти в безопасности. Кабин бежит по обочине туда, где стоит самая трескотня, пробегая мимо ротного, он видит его странное весёлое лицо. Ефремов перехватывает лейтенанта, пригибает за шею и кричит:
– Занимай оборону влево от перекрёстка, вдоль асфальта.
– Какого перекрёстка?!
– Муса, слышал? – Кабин поворачивает голову и обнаруживает, что рядом сидит сержант Умхаев, и чуть позади цепочкой весь его взвод. Чеченец кивает и, чтобы не заставлять командира повторять задачу, идёт вперёд, вдоль дороги. Ротный уже что-то кричит по радиостанции, матерится. Пройдя метров сорок, они увидели машины, которые приняли первый удар. БМП уже столкнулись на дороге, и одна из них продолжала гореть, чёрным густым дымом закрывая происходящее справа. Кабин ничего разглядеть не смог, а там шла интенсивная стрельба, свистели пули. Зато он увидел асфальтированную дорогу и перекрёсток, про который говорил Ефремов. «К бою!»
Виктор Кабин лежит на мокром асфальте и, стреляя короткими очередями из автомата, пытается попасть в башенку на глиняном доме, метрах в ста впереди себя. Ему показалось, что там что-то шевелилось. Пули бьют в стенку, видны отлетающие куски мокрой глины. Взвод лежит слева и почти не стреляет, хотя первоначально пустили по магазину патронов в кишлак перед собой – целей не видно. Справа и сзади опять усиливается стрельба, слышно как уехал гранатомёт. Подтянулся шедший где-то позади танк, стал на перекрёстке недалеко от Виктора и бьёт из пулемёта по сторонам. «Взвод, огонь!» – кричит Кабин. Что-то мешает соображать и регулярно свистит и щёлкает по асфальту. Сообразил. Такое чувство, что сейчас попадут в голову. Даже место чувствует Виктор – над правым глазом, где бровь заканчивается, почти в висок. Пригибается лейтенант, но поможет ли это? Подошёл второй танк, развернулся, подняв асфальт, и пошёл вправо. Грохот выстрела, крики, кто-то свистит по-разбойничьи, частые пулемётные очереди.
Пока подползший артиллерист-корректировщик лейтенант Володя Чернов не взял Виктора за ногу и не стащил с выпуклой середины дороги в кювет, где метров через пять друг от друга благополучно располагались солдаты взвода, Кабин в обстановке так и не разобрался. И лишь очутившись в относительной безопасности, он вдруг понял, что Ефремов дал им не особо опасную задачу, и что огонь душманов вовсе на них одних не сосредоточен.
– Ты откуда взялся, бог войны?
Корректировщик призванный вызывать и наводить огонь артиллерии в интересах батальона, протягивает дымящую сигарету, и Виктору показалось, что сразу стало тише. Заканчивался его первый бой.
– Смотри ты, бес, как асфальт вдавил, – улыбается Чернов и показывает на полотно мокрой дороги, где лежал первые минуты Кабин.
– Ладно тебе! – Кабин уже пришел в себя и начал понимать шутки. – Сам где грязь такую нашёл, всё брюхо мокрое.
– Есть тут места. Слушай, Витёк, наблюдал картину: медик ваш снял старые ботинки, сидит и толкает ногу в новенький. Муха не сидела, где только взял. Ботинок новый абсолютно и не лезет на ногу. Парень даже вспотел – и так, и этак. Мимо ползёт ефрейтор, посмотрел и говорит: «А вы, товарищ прапорщик, язычок высуньте, он и налезет». Ну, доктор, морда красная, возьми свой язык и высуни на полметра. Не помогло!
Оба смеются старому училищному анекдоту, и Кабин освоился окончательно – снайпер взвода Низимов выполняет его приказ держать на мушке башенку, взводному кажется, что там определенно кто-то есть.
Из люка высунул нос командир танка, осматривается, или воздухом дышит. Кабин, пытаясь привлечь к себе внимание, орёт, размахивает руками, бесполезно. Бросив несколько камней, он, наконец, попал в башню, и танкист заметил лейтенанта, рот приоткрыл, смотрит. Виктор пытается перекричать работающий двигатель танка.:
– Эй, браток, долбани по дувалу! – Даёт очередь по башенке над домом. – Давай, бестолковый, бей!
Не слышит танкист призывы Кабина к активным действиям, но куда пошла очередь видел и понял, чего пехота от него добивается. Танкисту не жалко. Люк захлопнулся, ожила, зашевелилась пушка, ищет цель.
В это время снайпер со своей стороны предпринимает меры. Постоянно заглядывая в прицел, он ползёт по изуродованному гусеницами перекрёстку, проползает перед танком, вдруг напружинивается и замирает, прильнув к винтовке. Явно что-то видит. Начинает давить на спусковой крючок, нет, опять замер. Вообще выбор позиции для снайпера – это искусство, и Кабин, наблюдающий за своим бойцом, ревниво замечает, что тот находится в низине. Низомов неестественно быстро, как в немом кино, проползает вперёд ещё метра три, и взводный видит что срез пушки танка почти над головой у снайпера. Слились выстрел винтовки и пушки. Пламя, какой-то лопающийся грохот. Из серо-сизого дыма на полусогнутых выскакивает парень – его невидящие глаза широко раскрыты, из носа кровь ручьём, оставшиеся на голове волосы, бывшие иссиня-чёрные, стали почти рыжими, закрученными, обсыпаются при прикосновении. Он добежал до кювета, в котором лежали офицеры. Здесь Чернов ухватил его за ремень и посадил рядом. Низомова колотит озноб, шапку и винтовку он потерял. Подошёл сержант Умхаев, который тоже наблюдал эту сцену:
– За винтовкой я послал, – говорит Муса, разглядывая солдата.
Кабин свистит, зовёт фельдшера:
– Доктор!
На зов приходит прапорщик Рябцев. Это медик батальона, в роте есть ещё сержант Мансуров, санитарный инструктор, но их обоих уважительно зовут «доктор». Рябцев щупает, трясёт Низомова, не может понять, что случилось. Тот на все вопросы отвечает неизменным «хоп», «хоп», мол, всё нормально, но глаза ещё «бегают» не останавливаясь. Минут через десять парень начал приходить в себя. Муса знаками спрашивает его о самочувствии, опять «хоп», а сам показывает на дом, от которого после их с танком совместного выстрела остались слабо дымящиеся развалины. Кабину ещё подумалось – что движет человеком, когда плюя на такую контузию, он интересуется результатом своих действий больше, чем целы ли у него руки и ноги. Злость, долг, азарт или просто инерция? Трудно сказать. Низомов между тем почти в норме, хотя и останется потом туговат на ухо. Это не мешало ему быть классным снайпером, и если бы кому-то пришла мысль платить в пехоте за класс, он, несомненно, огрёб бы кучу денег. Но парня ждала иная судьба. Уже через несколько месяцев он в Панджшере будет тяжело ранен, его увезут в Союз и комиссуют с военной службы. И, возможно, сейчас приглашают Низимова на праздники в школу в рамках мероприятий по патриотической работе, а может уже перестали, если нашли другого, рослого и разговорчивого – этот ветеран всё больше молчит.
Лейтенант Виктор Кабин идёт к ротному. Впереди сел и через минуту взлетел вертолёт. Второй кружил в воздухе, прикрывая посадку. Виктора догоняет Чернов, они пошли рядом.
– Чего вертушка садилась, Володя? Боеприпасы привезла?
– Нет. Если привозят что, они сбрасывают без посадки. – Чернов закуривает по ходу. – Если садились, значит раненых забирали.
– Эх ты, а я в кювете провалялся, надо было раньше к ротному идти, – Кабин достаёт сигарету, чиркает спичками, но они мокрые, и он прикуривает у Чернова. – Как там наши?
– Был бы нужен – вызвали бы.
– Слушай, а как ты со мной оказался, ты ведь с ротным должен идти? Если без артиллерии обошлись, зачем тебя тогда таскают?
– Витя, ты задаешь массу вопросов. – Зябко поёжившись на ветру, Чернов похлопал себя по мокрому бушлату. – Без артиллерии вы, пехота «сраная», ни шагу. Объясняю для тугодумов: дивизионы ещё на марше, и, как вы, они на ходу по кустам не стреляют. Это раз.
– Ну сколько можно маршировать? Кабин пытается свести всё к шутке. Но артиллерист в обиде за профессию, и уже завёлся.
– Второе. Если ты думаешь, что сейчас поедем в полк водку пить, то ты ошибаешься, ещё не вечер, как сказал классик.
– Ты, наверное, в школе отличником был? – Кабин ещё пытался сбить наступательный порыв приятеля.
– Молчи. И третье. К тебе меня послал твой Ефремов. Когда он увидел, как ты пытался окапываться на асфальте, он сказал: «Володя, сними этого идиота с пупка, иначе его убью, и он не успеет почувствовать вкус победы!»
Чернов заканчивал свою гневную вначале тираду шутливо, но Виктор почувствовал, что ротный здорово его поддерживает на первых шагах.
– Ладно, уж разобрался в обстановке, сам вниз спустился бы.
– И последнее. – Круглое лицо Чернова расплылось в довольной улыбке. – Сейчас получишь от ротного за то, что не стоял на связи. Он с удовольствием посмотрел на растерявшегося Виктора и презрительно завершил «речь»:
– Вопросы есть, пехота?
– Так я не понял, я радиостанцию в машине оставил...
– Это не вопрос. – Поставил точку Чернов.
И действительно – у Виктора пропало всё настроение болтать.
Когда лейтенанты, мокрые и грязные как черти, подошли к роте, ротный Ефремов лежал на красно-пёстром одеяле, положив лохматую голову на живот Васе Смирнову, и пытался читать арабскую вязь письма на какой-то бумаге с обтрёпанными краями размером с носовой платок. Рядом с ним на земле лежала пара трофейных автоматов, древняя винтовка, видимо сохранившаяся от англичан («бур», как сказал Смирнов) и красивое, отделанное белой костью и блестящим белым металлом, старинное ружье с необычно загнутым прикладом. В его ствол, наверное, смогла бы поместиться деревянная катушка ниток, а длиной оно было с Ваську, который лежал рядом и ждал, когда закипит чай.
Васька улыбается:
– Вот, Витёк, это называется трофеи. У тебя есть что?
– Нет, только Низомов…
– Это уже знаем…
В разговор вмешивается ротный:
– Умхаев доложил, что вы без потерь. Молодец, Витя. Если сразу не убили, теперь берегись только перед заменой.
Это общая для батальона примета, Ефремов в неё верит, и он явно доволен, что сам Кабин и его 5-6 бойцов в своём первом бою остались целы.
Кабин стоял в напряжении. Он, почему-то, подумал, что рация не будет нужна, что скоро они поедут дальше в своих БТР и ждал, что скажет ротный.
– Чего грустный, садись, – ротный не хотел ругать Кабина публично и ограничился перечислением промахов, – Ты рацию забыл, а в роте столько взводов, столько средств связи, твой БТР сгорит через минуту и будешь ты не взводный, а непонятно кто. Ясно?
– Так точно. – Кабин стоит потупившись.
– Ты садись. Кроме того, – продолжает Ефремов, – ты метался под пулями, и потерял шапку, потом ты выбрал для управления плохую позицию…
– Ён у штыковую хотел сходить, да «духи» разбежались, – ехидничает Довгун, подбрасывая сырые прутья в дымящий костёр.
– Да подожди, Лёша, – останавливает Ефремов. – Но и Низомова вы с Мусой по дури контузили.
– Он сам…
– Он не сам, поскольку ты его командир. Беречь солдата нужно, а если он бестолковый, то вдвойне.
– Да нет, он толковый, танк там…
– Короче, разберётесь кто – ты, он сам, или танк.
Ротный замолчал и полез за сигаретами: «Разбор полётов окончен».
Кабин подсел к костру и сунул в огонь мокрые сапоги. У Довгуна сапоги уже парят, он всё дует в костёр, который гореть в такой сырости не очень хочет. Оглянувшись, Кабин только теперь рассмотрел, что бивуак располагается на свежевскопанном поле в несколько десятков метров шириной, и что эта площадка отделяла роту от противника, когда около 2-х часов назад здесь шла драка. В грязи следы гусениц танков, гильзы, бинты. Время уже за полдень, но низкие тучи создают атмосферу вечера. Довгун протягивает лейтенанту закрытую пачку «Кэмэл»: «Закуривай».
– Откуда, Лёша, такие?
– Бакшиш, – Довгун улыбается.
– Бинты лежат, вертушка садилась, – не смотря на товарища, вопросительно говорит Кабин, с усилием растягивая сырую сигарету.
Прапорщик подсовывает тлеющие палки глубже в костёр. Не отвечает.
– Слышишь, Лёша, никого не зацепило?
Довгун голову не поднимает, но отвечает в полголоса:
– Айвазян, Руставин наповал, ещё троих ранило у Мельниченко, у разведчиков погибло шестеро, авианаводчика ранили, в шестой роте тоже есть, точно не знаю, всех в самом начале. Только Айвазян уже потом на гранатомётчика попал, «дух» его вон – в арыке лежит. Иди, посмотри кстати. Злее будешь.
Довгун, обращаясь к ротному, говорит:
– Миша, пусть Кабин духов осмотрит, оружие даже толком не собрали.
Ротный согласен:
– Пойди, Витёк, вперёд, там ещё лежат. Документы, оружие – что есть, всё сюда. Да, бойцов возьми.
Идут с Виктором артиллерист и четверо солдат. Сапоги не высохли, хлюпают, к ним липнет грязь, ноги разъезжаются и скользят. Холодный порывистый ветер раскачивает голые ветви растущих вдоль арыка молодых деревьев. В арыке воды нет, и Виктор видит, что там лежит что-то бесформенно растрёпанное. Подошли. Это человек. Он мёртв. Разорванный очередью крупнокалиберного пулемёта, он упал на спину, внутренности вывалились, тряпки, в которые он был одет, пропитаны кровью так, что образовалась бурая, успевшая загустеть лужа. Кабин непроизвольно поправляет автомат и наклоняется – от головы бывшего врага остался один огромный, выпученный глаз, вылезший из крошева черепа, а из разломанного рта торчат редкие жёлтые зубы. Запах отталкивает Кабина, но он, стараясь не подавать вида, указывает на мертвеца стволом автомата, повернувшись к солдатам. Один из них приступает к этой грязной работе без особого энтузиазма – вытаскивает из тряпок какие-то засаленные бумаги, фотографии, деньги.
– Падаль! – сплюнул Чернов, и поднимает лежащий рядом изрядно затёртый гранатомёт. Вытерев пальцем грязь там, где обычно ставится номер оружия, он обнаруживает восточные иероглифы.
– Китайский, – заявляет Володя. – В своё время продавали, теперь эта тварь по нам же и бьёт нашим оружием.
Он передал эту трубу с раструбом одному из солдат. В это время Бабиев вытащил у убитого завёрнутый в тряпку маленький пистолетик в кобуре и рассматривает фотографию бородатых людей с оружием наперевес на фоне гор. Кабин берёт пистолет в руки.
– Дамский, – говорит Чернов, он уже видел такие. Кабин читает «Астра, сделано в Чехословакии».
– Откуда здесь?
– Через третьи руки продают братья-славяне.
Грязный патронташ-кобуру и пистолет взял Чернов.
– Пошли дальше?
Они проходят метров пятнадцать, там лежат ещё двое, эти поцелее – дыры от автоматных пуль. Это группа прикрытия гранатомёта – определяет Чернов. Гранатомёт был ближе к дороге, а эти позади, страховали, но отойти не смогли. У них оружия нет, видно свои подобрали – до позиции рукой подать.
Все стоят на краю окопа. Бабиев, вооружённый ручным пулемётом и состоящий на неофициальной должности «телохранителя» командира, возмущённо присвистнул:
– Ничего себе работка, мы такие и в учебке не копали.
Свежевырытая траншея, по нормативам тактики, вместила бы больше мотострелкового взвода. Всё оборудовано по науке – глубина в рост человека, ячейки соединены и в тыл, в овраг проведены ходы сообщения, для отхода. Окоп совсем свежий, земля бруствера ещё не слежалась.
– Нас здесь ждали, – мрачно говорит Бабиев, и спрыгивает на дно, усыпанное гильзами, бумагой, обрывками пёстрых тряпок. Следом прыгает Чернов. Они пошли к окопу. Кабин не стал спускаться, и принялся рассматривать кишлак, расположенный на возвышенности за широким оврагом. Рядом сели солдаты, грызут сухари – целый день считай голодные. Виктор нашел название кишлака на карте – Махмудраки. Там ни одного движения, ни одного звука, глухие стены без окон. Ждут, что будет или все ушли?
Вдруг в траншее, там, куда пошёл Чернов с солдатом, раздался выстрел, ещё! Выстрелы тихие, не автоматные. Неужели…
– За мной! Автомат наперевес, пригнувшись, они бегут по брустверу вдоль окопа. Впереди стоит Чернов, чиркает спичками, прикуривая.
– Что такое, кто стрелял?
– Чего орёшь? – у Чернова в руке «Астра», он засовывает пистолет в кобуру и, прищурившись от дыма сигареты, показывает на тело, лежащее в грязи. Душман умирает, лёжа на животе, и его тело подёргивается в конвульсиях. Присмотревшись, Кабин видит «духа» на земле, в направлении оврага, здесь его и застал Чернов.
– Ему всю печень вынесло, всё равно не жилец, – как бы оправдывается Володя
– Так ты добил его? – Кабин возмущённо смотрит на приятеля.
– Я же тебе сказал, ему всё равно конец, – злится артиллерист.
– Ну, знаешь…
Вдруг раздался хруст костей или скрежет зубов, и, взглянув на дно канавы, Кабин почувствовал, что у него дыбом встал на теле волос. Труп поднимался, медленно выгибаясь и мелко подрагивая. У Виктора подкашивались ноги, и было одно желание – бежать. Но он уставился на этот ужас, не в силах пошевелиться. Тело с силой дёрнулось, ударившись головой и ногами о землю, согнулось пополам и с громким звуком извергло из себя что-то жёлто-красное. Штаны тоже окрасились в бурый цвет, и человек замер. Чернов пожал плечами и, плюнув недокуренную сигарету в траншею, пошёл к роте. Следом молча пошли остальные.
Конец 5 главы.
Сергей Фатин, командир взвода 5 МСР 1980-1982 181 МСП.
Написано в 1981 - 1991 г.г.
|
