Кабин сидел на броне машины, которая истошно воя и прыгая на ямах, разбитых танками перекрёстков, несла его по узким, извилистым улочкам Кабула в направлении «резиденции». Вечер. Солнце село, и было время коротких афганских сумерек. Вернее самих сумерек не было, здесь темнело так же примерно, как опускается занавес в театре, пока Виктор посмотрел на часы, уже стало темно, наступила ночь. БТР нёсся по древней столице, непрерывно сигналя, в свете фар молча шарахались из-под колёс тени пешеходов и каких-то упряжек. Фары выхватывали блеск украшений разрисованных громоздких грузовиков, запаркованных на обочинах. Да запомнились Виктору ещё пара твёрдых кусков глины, пущенных опытной рукой и разлетевшихся в пыль от удара о зазвеневшую броню. Водитель Сабитов, таджик, сутуловатый, с длинными сильными руками, почерневшими от «баранки», хитро посмотрел на лейтенанта снизу, через открытый люк. Кабин продолжал сидеть на броне, не подавая вида, что получить по голове камнем или ещё чем вовсе не хочет. Сабитов сам подсказал выход – стащил его за сапог вниз, под броню:
«Пацаны бросают» – сказал просто. «Они тут вечно крутятся», естественность его слов всё поставило на места.
Сабитов был первый солдат из состава взвода, с которым познакомился Кабин, и он понравился открытым взглядом, уравновешенностью, откровенностью. Так ехали они по неосвещенным улицам чужого города, думали каждый своё, и Сабитов где сам, где отвечая на вопросы офицера, коротко ввёл взводного в курс дела. Он же сказал командиру, что как только приедут, того будет ждать комендант «резиденции» для инструктажа.
Когда БТР, наконец, мягко подкатил к каменному забору, попав в яркое до рези в глазах освещение прожекторов, Кабин уже знал примерно, куда надо идти, кто охраняет маршала и в общих чертах свою задачу.
Сабитов поморгал фарами, и десантники, охранявшие КПП, открыли заскрипевшие железные ворота без лишних вопросов – они знали эту машину. БТР въехал в «резиденцию», притормозил, Кабин спрыгнул на землю и в темноте чуть не налетел на двуствольную зенитную установку, стоящую в десяти метрах от ворот и направленную на них в упор. Он пошёл прямо по тёмной аллее к угадывающемуся на фоне неба контуру массивного здания, скупо освещённому изнутри, а Сабитов свернул налево и по подметенной дорожке аккуратно повел БТР на стоянку.
Так называемая «резиденция» Соколова, как рассмотрел ее утром Кабин, представляла собой красивый древний замок, выложенный рваным камнем красноватого цвета и окруженный парком тяжёлых ветвистых деревьев. Хитро завитая по склону холма асфальтовая дорога со свежей разметкой, пройдя мимо колонного подъезда, круто вниз заползала в подземный гараж более поздней постройки. Над замком, венчавшим вершину холма, возвышалась стена молчаливых гор, как бы закрывая от холодных северных ветров обитателей этого старого здания. Афганцы называли этот замок «домом гостей», но маршал, курирующий весь Советский «афганский» контингент, гостил здесь подолгу и был скорее хозяином, чем гостем. Из его окна, если бы оно выходило в противоположную сторону, можно было бы рассмотреть угрюмые горы, а на одном из склонов увидеть красивую белую колонну, напоминавшую свечу. Свеча огромна, и рассказывали, что её вырубили из цельной глыбы мрамора в Греции. А притащили на своих плечах и установили в память о походе в эти края воины Искандера Великого. Говорят, полководец не вернулся из этого похода, а современные афганцы очень гордятся, что «воевали самого Македонского».
Но окна маршала, горящие ночи напролёт, выходят в сторону города и под ними как раз и идёт сейчас Кабин. Он поднимается по ступеням тёмной аллеи, а издалека, словно усиливая царящую в парке тишину, доносится гул ещё не успокоившегося на ночь города. Новые сапоги предательски скрипят на мраморных плитках лестницы, и Кабину почему- то хочется красться в этой тишине. Вокруг аллеи тёмные заросли, пахнет лесом.
– Стой! Восемь. – внятный, с угрозой, голос часового-невидимки остановил Кабина на полушаге. Лейтенант остановился, не дыша – пароль спросить не догадался! Одно слово, вернее цифра пароля, даёт возможность пройти, но одно неверное слово может стать последним, здесь шутки кончились.
– Только прибыл на замену, иду к коменданту… Свой срывающий голос Кабин слышит как бы со стороны. Часовой, похоже, поверил: «Лечь!» Лёг. «Лихо встречают» – подумал Виктор. Но не прошло минуты, раздался топот армейских ботинок. «Встать!» «Руки!». Сопровождают человек шесть. Благополучно прошли ещё несколько постов, охрана здесь серьёзная. В конце путешествия попавшегося нарушителя ввели в высокую овальную комнату с расписным ярким потолком. Следом вошёл офицер, остальные остались на входе. Комната, куда из темноты попал Виктор, была роскошной – пол, облицовка стен в рост человека, низкие столики с изогнутыми ножками – всё из розовато- жёлтого мрамора. Убранство этой в восточном стиле просторной прихожей дополняли несколько армейских табуреток, рация, светомаскировка на окнах, полевые телефоны, провода на полу.
Пока ждали коменданта, Кабин внимательнее осмотрелся в ярком свете. Это антикварное помещение превращено в «дежурку», но везде относительно чисто, маршал аккуратен сам и требует этого от окружающих. Он может зайти в любое время, работая всю ночь, часто выходит подышать свежим воздухом парка, в общем «дежурка» начеку круглые сутки.
– Часто нападают? При свете Кабина рассмотрели, и он уже перестал быть объектом охраны. Старший лейтенант-десантник, доставивший Кабина, был среднего роста с белёсыми бровями. Он скривил узкое длинное лицо и бросил:
– Какой кретин сюда сунется!
– Ну и служба у вас. Десантник, заскрипев табуреткой, повернулся к Кабину и посмотрел на него в упор. Но поняв, что новичок на полном серьёзе, хмыкнул:
– Терехов, барбос, курил в палатке, я его наказал – вот он теперь или выслуживается или куражится. Знает, что я в резервной группе – за его смену четвёртый вызов. И не скажешь ничего, всё по Уставу.
В общем, здесь свои проблемы. Они разговорились и успели познакомиться, прежде чем по широкой лестнице, крытой ковром, спустился нервный крепыш – комендант в погонах старшего офицера.
– Лейтенант Кабин, командир мотострелкового взвода, прибыл в ваше распоряжение.
– Слушайте меня внимательно… – И комендант рубленными фразами из инструкции коротко пояснил, что будет входить в обязанности новичка. – Вопросы?
– Никак нет, – вытянулся Кабин.
– Свободны, завтра зайду.
Взвод, который принял лейтенант, выполнял одновременно функции и фельдъегерской связи, развозя днём пакеты, облепленные сургучом, по адресатам, расположенным в Кабуле, и патруля, кружа ночи напролёт вокруг «резиденции» на своих транспортёрах. Работа эта не сложная, хотя и достаточно разнообразная. Это было время, когда Виктор ближе знакомился с солдатами, привыкал к максимально упрощённому походному быту, приглядывался к людям, живущим в городе. Была возможность подробно познакомиться и с самой столицей, Кабулом, имя которой солдаты-таджики переводили многообещающим словом «встреча». А встреч и особенно новых знакомств в этот период у Кабина действительно было множество. Видимо чувство, что живёшь на чужой земле, обостряло тягу к своему, близкому, родному и только этим Виктор объяснял быстрое рождение дружеских уз между почти незнакомыми людьми, поводом к возникновению которых могла стать жизнь до армии в одной республике или крае, где и 500 км не в счёт – земляки! А зачастую для рождения дружбы достаточен факт, что ты пять лет назад проезжал через его родной город в скором поезде.
– Ну как же, помню, вокзал красного кирпича и липы…
– Вокзал- то, Витёк, сейчас перекрасили зелёным, но а липы- то помнишь, ох и липы! Дед мой пчёлок держит, так такого, как наш вокзальный медок, ты в жизни не пробовал, вот уж до замены бы дожить, поедем к нам , и тогда… Поедем, братан, поедем обязательно, но, наверное, не скоро.
Так и шли дни, в разговорах, в дежурствах, блужданию по городу, когда врожденный фарси Сабитова выводил их БТР в любую указанную точку без карты, в учебных тревогах. Согласно инструктажа, полученного в первый день, Кабин регулярно проводил со взводом тренировки по отражению нападения воображаемого противника и в душе мечтал отразить настоящее и конечно при этом спасти от опасности маршала Соколова, которого, кстати, видел за этот месяц лишь однажды. Надо сказать, что маленький старичок без маршальских звёзд совсем не показался грозным. Не видел лейтенант ещё смерти, крови, боли и поэтому рвался посмотреть в натуре иллюстрации к прочитанному Киплингу, рвался к опасностям и подвигам, раз уж приехал. А тем временем наступал новый 1982 год, ночи стали холодными, и к утру на высушенную землю ложился иней.
Жил все это время Виктор в комнате с соседями-миномётчиками, где на шести кроватях в два яруса располагался командный состав. Солдаты жили рядом в похожем помещении, но большем по размеру, хотя размер не сказывался на его просторности. Количество кроватей, втиснутых туда, предполагало, что четверть личного состава стоит на постах и ни на одну больше, так что собственные кровати были у сержантов, все остальные спали на свободных.
В новогоднюю ночь выставили удвоенные посты, офицеры, сменяя один другого, проверяли часовых. Но всё равно накрыли праздничный стол, а старшина-артиллерист вытащил из-под кровати бочок с самодельной брагой. Кабин впервые попробовал этот древний напиток и только тогда понял, почему уже неделю в комнате воняло кислятиной, а у него по утрам болела голова: этот новогодний подарок старшина хранил под кроватью Виктора. Пили брагу армейскими кружками, пили за матерей и жён, пили за Родину и мир, и никого не смущала кажущаяся плакатность слов – слова шли от сердца, и чем ближе к утру, тем надрывнее. А в тесной комнатёнке билась песня из хрипатой «Электроники»:
"В декабре зимы начало,
В декабре дни рождения есть.
Для кого декабрь начало,
Для кого лебединая песнь… "
Вот она, твоя лебединая песнь, лейтенант Кабин! Ночью, почти под московские куранты, начался дождь, и Кабин пошёл проверять посты. Порывистый холодный ветер шумел ветвями деревьев и пронизывал солдатский бушлат насквозь. Достаётся сейчас часовым. Кабин вспомнил училище, и как тоже стоял на посту в новогоднюю ночь. Тогда был снег, он тихо падал на воротник тулупа, скрипел под ногами. Взводный поздравил его по селектору в одну минуту первого и пожелал счастья ему и матери с отцом. Внезапно Виктору стало стыдно. Мать. Осенью в отпуске был дома, а она как чувствовала:
– Ты, сынок, в Афганистан бы не попал.
– Что, я самый умный? Куда пошлют, там и буду служить, – ответил тогда достаточно резко и только теперь, под этим новогодним дождём, Виктор понял, что обидел мать. Жаль её, аж в горле запершило. Перед отъездом сказала украдкой:
– Ты, если что, аккуратно там, на старших смотри.
«Издеваюсь над матерью», подумал парень. «Скоро месяц, как здесь, а письмо не написал. Напишу, что попал в Монголию, нет, мать враньё сына с детства различала, обидится совсем. Ладно…» – решил написать, что служит в столице, всё тихо, никуда не ездит, а то с ума сойдут: сын потерялся.
Новогодняя ночь прошла спокойно, и примерно через неделю приехал командир роты. Виктор в то утро видел его впервые, но по разговорам о предстоящем в скором времени рейде, о том, что весь батальон снимают с охраны дороги и собирают вместе, он слышал и поэтому ждал командира. Увидев издалека командирский «броник», солдаты забегали, подтянулись, вроде повыше стали и пошире в плечах. Уважают, это чувствуешь сразу. Передалось и взводному, он внутренне подобрался, как перед стрельбой на полигоне, поправил ремень. Взвод построился.
С Кабина ростом плечистый, головастый мужик в бараньем полушубке вывалился из люка машины и пошёл навстречу прямо по ухоженному газону. Упрямая голова с шапкой курчавых спутанных волос и заметно насупленными тёмными бровями топорщилась гусарскими усиками. Он остановился в шагах в десяти от Виктора и резким голосом, который вполне можно было ожидать от этой косолапой фигуры, скомандовал не дожидаясь рапорта:
– Упор лежа принять! Отжаться от земли тридцать раз!
Кабин вздрогнул, палец командира упёрся ему в грудь. Мелькнула мысль – прямо персонаж из романа «Черви». Но это не лейтенанту. Позади уже выполнял упражнение сержант Абдумуслимов.
– Что, черти, зажрались?! Не солдаты, а бычки толстозадые. На пятнадцатом дышать перестал? Ну-ка брысь, сволочи, видеть вас не хочу.
Это, надо думать, означало команду «Вольно, разойдись», потому что взвод сразу обступил ротного , он уже улыбается, хлопает солдат по плечам и животам, соскучился. Однако на лейтенанта страх он всё же нагнал, и не знакомый со штучками командира Кабин представляется по-уставному.
– Новенький? Здравствуй. Ефремов Михаил. Давай жрать, с дороги сняли, я сразу к вам.
Громко сопя, он уплетает горячую тушенку с афганской лепёшкой, с хрустом разгрызает луковицу, запивая всё это сладким чаем. Аппетит на зависть. Ефремов сидит в комнате на кровати, и его энергия кажется расплёскивается, как вода из полного ведра. То, что он довольно интенсивно жевал, не мешало ему одновременно поставить сержантам задачу на подготовку к переезду в полк. Он успевал подгонять попадавших в его поле зрения, ограниченное дверным проёмом, солдат и перенацеливать их беготню, при этом он переворачивал табуретки и Кабин уже в воздухе ловил падающий чайник, топал ногами, вытирал жирный от тушенки подбородок чистеньким до каприза, полотенцем соседа-артиллериста. Но всё это без злого умысла, не подвернись, к примеру, ему под руку эта белизна. Ефремов с тем успехом вытерся бы пыльным одеялом. Одновременно со всеми этими действиями, Миша как-то сумбурно, сразу обо всём рассказывает. Кстати, на «ты» они с Виктором перешли по инициативе ротного и как-то незаметно. В Союзе Кабин бы этого себе конечно не позволил, тем более с Ефремовым, но здесь у военной службы был своеобразный привкус, и к нему надо было привыкнуть. Виктор понял, что чем быстрее привыкнешь, тем быстрее перестанешь быть новичком. В Афганистане новичок означает «пока чужой» или «пока не свой», в общем ему хотелось пройти этот этап побыстрее.
А Ефремов рассказывает Виктору, и взводный опять убеждается, что его парни – любимцы ротного. Взвод, по словам командира, самый боевой, больше всех потерь (это тоже похвала – если несли потери, значит воевали на совесть, не прятались), и награждённые есть, а бывший командир Слободнюк, единственный в батальоне с «Красной Звездой». Их таких и в полку-то едва ли не трое всего. Кстати о наградах. Несколько позже занесли в полк сказку-быль, каких немало ходило по Афгану. Услышал Кабин и поверил.
Дело было в Москве, на всеармейской комсомольской конференции. Были там и представители всех округов и групп войск. Были и «афганцы». И вот будто начальник ГлавПУ Епишев, обращаясь к справа сидящим солдатам и офицерам, ориентируясь по количеству значков и медалей на форме: «… вы, рискуя жизнью, оказываете помощь в революционной борьбе….» и т.д., пока ему не подсказали, что «афганцы» сидят слева, а здесь участники учений. И удивившись своей ошибке, этот большой человек «пробил» молчание наградного отдела. Кабин поверил в эту сказку, потому что почти не видел наград у окружавших его людей до середины 82 года.
Но вернёмся в «резиденцию», где Ефремов разговаривал с молодым лейтенантом о его бойцах. Миша приехал раньше Кабина в Афганистан на полгода, был лет на пять старше, опытнее, и его характеристики людей были своеобразными:
– Твой замкомвзвода получил в учебке специальность пулемётчика, но я не дал ему пулемёт. Через неделю после прихода в роту Муса уже был сержантом. Я назначил этого жеребца своей властью, а только через месяц оформили приказом по части. Им в штабе плевать, кто записан в какой строчке, пулемётчик этот чеченец или командир, им просто лень что-нибудь писать, а ведь этому рыжему чёрту цены нет. Я, правда, от него за эти полгода не больше десяти слов услышал, но ему в глаза смотреть надо, он и орать молча может. Он так солдату и говорит – смотри в глаза, тот смотрит и всё понимает. А если что, я говорю Ухмаеву – «смотри в глаза». Он смотрит мне в глаза, и в роте тишина и порядок. Но! Глядя за ним в оба, он вот эту тушенку – Ефремов пинает по полу пустую банку – мигом «духам» сдаст или на сигареты американские променяет. А так пацан – поискать!
Миша, насытившись и наговорившись, кстати он успел порасспросить и Кабина, достаёт из кармана сигареты явно импортного производства, какие не продают в военторге, закуривает, развалившись на кровати, и через минуту засыпает. Пришёл Ухмаев, и лейтенант пошёл проверять готовность взвода к выезду. Вернувшись, Кабин увидел, что ротный, которого он успел полюбить за эти два часа, спит, а от сигареты, успевшей прожечь полушубок, начал дымить матрац. Вылив ведро воды на кровать миномётчиков, они погнали колонну в полк. Прощай «резиденция»!