Споёт ли кто обо всём, что было? Глава 17 - Воспоминания - Архив

Рота, в которой служит Кабин, уже скоро месяц как кочует по афганским дорогам, периодически возвращаясь к родным палаткам и ещё реже собираясь вместе. Лица у солдат и офицеров кирпичного цвета от солнца и ветра, шелухой слазит кожа с носа и ушей. Хотя, если посмотреть на Васю Смирнова, он в этой круговерти чувствует себя, как рыба в воде – ему дай волю, он все два года промотается по дорогам верхом на броне. На Ваське рваный запылённый маскхалат, кроссовки, волосы на голове выгорели до белизны. В каждой колонне, на каждом посту знают Василия, он любимец публики, хотя дёргаться стал заметно сильнее обычного – нервишки эта езда явно не укрепляет, – но он по-прежнему беззаботен и весел. Спросить Виктора, так он не находит удовольствия в этих поездках, уж лучше в горы, там нет беззащитных грузовиков, которых хоть телом закрывай от пальбы «партизан». В горах, там хотя бы, например, ясно, где свои, где чужие, и бой, так бой, а не стрельба из-за угла – едешь с одной надеждой, что в этот раз пронесёт!
Он говорит об этом Смирнову. Парни двумя взводами едут в Пули-Хумри. Колонну им дали ужасно длинную, здесь и "ЗиЛы" и "Уралы", все мятые, отстают, в общем, как сказал Вася, "неважная колонна, без стрельбы не обойдётся". Он пересел на БТР к Кабину и рассказывает про знакомого афганца из Пули-Хумри:
– Мужик учился в ФРГ, специалист по оборудованию электростанций, мы заедем к нему, познакомишься.
– Дай доехать.
– Доедешь, что с тобой будет.
Смирнов рассказывает, а глаза, как заметил Виктор, не останавливаясь, шарят по окрестностям, автомат на коленях.
– Так вот, он говорит, что мы очень похожи на англичан. Чем? Пример – гарнизон, из соображений тактических, стоит за горкой от города Пули-Хумри, там плато, и на том же плато стоял в своё время, в начале века, гарнизон английского колониального корпуса.
– Ну, так если место удобное?
– Вот-вот, английский гарнизон там вымер от холеры и тифа, что и убежать никто не смог, а в нашем, по осени, шестьдесят процентов личного состава отправляют с тифом и желтухой по госпиталям.
– Что же это за место?
– Там веками шла торговля скотом, и на этом плато скотомогильник. На несколько метров там падаль, рога, потроха, в общем, вся эта дрянь, всё в земле, и, разлагаясь на солнце, всё уходит в воду, вниз. Ну а наш брат, как и солдаты "её величества”, пользуются родниками и скважинами, глотая всю эту инфекцию.
– И что, никто не знает?
– Теперь знают, да что толку, хлорку сыпят – не будешь же эти склады переносить.
– Да, история учит!
Колонна проезжает "весёлую" Чарикарскую долину, распластавшуюся справа, и Василий показывает на стоящие впереди горы, с вершин которых ещё не сошёл снег.
– Он ждёт тебя!
– Кто ждёт?
– Панджшер! Ты ведь большой любитель гор.
– Тебе бы только трепаться. – последнее время только и разговоров о рейде в Панджшер и Кабина это уже нервирует.
Колонна остановилась у кишлака Джабаль-Ус-Сарадж, рядом с расположением мотострелкового полка, собирается вместе. Кабин проехал в голову колонны и оставил Смирнова впереди. Когда колонна потянулась, он опять стал замыкающим, надо спешить – "старший" хотел пройти Саланг уже сегодня, так как завтра пойдут колонны со стороны Союза, и придётся сутки загорать у подножия.
Дорога постепенно пошла на подъём, впереди маячит неприступный монолит заснеженной гряды. Кабин удивляется – горы всё ближе и выше, вправо и влево тянется эта могучая стена, подсвеченная красноватым солнцем. Кабин, глядя на вершину, запрокинул голову и отклонился назад.
– Что, Равшан, мы дальше, как мухи, вертикально вверх поползём?
– Нет, товарищ лейтенант, сейчас серпантин начнётся, вон "бурубахайки" ползут, ну и мы за ними.
Дорога забита техникой, афганские грузовики, опасно кренясь и скрипя на поворотах, отчаянно карабкаются на первый серпантин. На фарси слово "бурубахай" означает "поехали". Здесь самый популярный и доступный способ междугородних перевозок – повиснуть на подножке грузовика "Форд” или "Мерседес”, или, если имеешь больше денег, взобраться на кузов. Самые почётные пассажиры и женщины сидят, как правило, за деревянной загородкой на кабине. Идет такая тяжко гружёная труженица, облепленная висящими людьми и постоянно с нее раздается "бурубахай". Отдал деньги, уцепился – "бурубахай! Остановка, спрыгнул пассажир, опять – "поехали!” Название само и напросилось в русский язык, и очень подошло для этой огромной, с бортами метра по четыре вверх, разрисованной тиграми, слонами и павлинами, ярко выкрашенной и обвешанной бляхами, бахромой и колокольчиками махине. Кстати, водитель машины может быть нанятым, но чаще за рулем сам хозяин. Взял груз, довёз, получи деньги, ограбили по дороге, заплатит сам, если жив останется. Вот и ездит он "на нюх” по родным дорогам, объезжая засады и мины, платя дань и власти и силе. Ну, а если сезон, и везёт афганец дыни, арбузы или виноград, не дадут покоя советские посты на дорогах. "Бакшиш давай!". "Бакшиш", по-русски подарок, сбрасывает специально сидящий для этой цели в кузове паренёк, выбирая плоды помельче и позеленее. Вот если сбросить сверху некому, тогда не поленится солдатик залезть в кузов и выбрать пару огромных, жёлтых, с мягко-сладким дразнящим запахом, красавец-дынь, а то и пяток прихватит. Как бы "бакшиш" самому себе получается, жалко дыни конечно, да попробуй не остановись – вокруг горы, а на плече любителя фруктов автомат. Пуля – она дура. И колёса пробьёт только в лучшем случае. В общем, при слове "бакшиш", обе стороны должны улыбаться и не мешать друг другу, иначе нарушаются правила «игры». Поэтому идут машины с напарником в кузове, у которого под рукой зеленоватый и не особо крупный товар, которым "бача" кроме всего не должен обидеть. В общем, езда по родным дорогам – целое искусство.
Бронетранспортёр Сабитова истошно свистит и воет, одолевая крутые подъемы петляющей вправо и влево дороги. Так облизывая крутой склон, колонна поднимается всё выше. Как-то вдруг почувствовалась тревога. Стоят часовые, танки через каждые несколько десятков метров. Высота уже приличная, деревья здесь не растут, ветер стал холодным и порывистым, солнце садится и быстро темнеет. Возле шлагбаума отделили афганцев – их пустят отдельной партией, когда пройдёт армейская колонна. Кабин едет последним и невольно оглядывается – сзади в обрыве, который они натужно одолели, уже сумерки, и только далеко внизу видна цепочка горящих фар. Колонна вползает в тоннель, освещения нет, но справа между бетонными опорами видны просветы темно-синего неба. Тоннель не очень длинный, и дорога сразу ныряет в следующий. Чувствуешь себя беспомощным в этой сырой норе. Виктору пришлось выбраться наверх, на броню, и придерживать антенну, наклонив её на себя – она цепляет за каменный потолок и может отломиться. Вокруг стоит сплошной грохот от работающих двигателей, свет фар выхватывает только задний борт идущего впереди "Урала", да и тот плохо виден даже в десяти метров из-за едкого сизого дыма выхлопных газов. В тоннеле водителю хочется прибавить скорость и побыстрей выскочить на свежий воздух. Сабитов делает рывок, и машина выезжает на "волю", чуть не подталкивая грузовик впереди. Вокруг темно, местами лежит снег и ветер силён до свиста. Хорошо, что Вася подсказал взять полушубок, "барана" как он выразился, но Кабину на ветру опять захотелось скорее в тоннель, там меньше дует. Колонна сбросила скорость, опять танки, часовые, за Кабиным пристроилось ещё несколько "Уралов", и они подъезжают к очередному чёрному провалу. Издалека слышен его угрожающий мощно-утробный гул. Да, видно это тот самый, главный тоннель Саланга, сожравший много десятков человеческих жизней со времени прихода сюда чужой армии. Гибнуть стало меньше после того, как наладили регулирование движения и провели телефон между входом и выходом. Потому что самое страшное здесь – это остановиться в этой чёрной трубе, длинной несколько километров. Встал ты, значит, встанут идущие сзади, и за те несколько минут, пока разбираются в чём дело, выхлопные газы работающих двигателей убьют всё живое, что должно дышать. И нет выхода ни вперёд, ни назад – плотно стоят машины. И можно бить и толкать впереди стоящего, а можно ползти к выходу, прижав мокрую тряпку к лицу, но итог такой стоянки, как правило, один – гибель людей, хотя мокрая тряпка подарит лишние полминуты жизни. Много или мало – полминуты? Там, в дымной утробе Саланга, Кабину это показалось вечностью. Примерно столько простояли они в центре тоннеля, и этого хватило Виктору, чтобы понять, что такое Саланг. Потом Сабитов, ходивший вперёд, сказал, что стояли всего две машины, закипел от нагрузки ЗИЛ и водитель доливал воду (нашёл время, умник). Конечно, потом стало ясно, что это происшествие ничем реальным не угрожало, поскольку почти вся колонна выходила, а пока не выйдет то же количество машин, что и зашло (спасибо телефону), следующая колонна не начнёт движение. Всё обошлось, и, закурив на ледяном ветру, Виктор Кабин подумал о случае, произошедшем только что, как об иллюстрации к его убеждению, что познал он на этой войне далеко не всё. Штрих, так сказать, к общему рисунку.