Порванные души. Часть I - Воспоминания - Архив - Сайт ветеранов 181 МСП (в/ч п.п. 51932)

Наши почти все ушли. В третьем взводе из «осенников» 82-го стались мы – пехота: Гриша Зубенко, Богдан Завадский, да я. Три славных тополя в горах Бадахшана. Аксакалы хреновы...
Зубяра сейчас вытянулся вдоль ребристора, подпёр балдой башню и дрыхнет, сучара. Я тоже бы приснул, да меня с командирской 147 хорошо видно.
На Серёгу нарываться с утра не хочется. Свесив ноги в люк старшего стрелка и увалившись спиной на башню, рассеяно пялюсь по сторонам.
Хорошо... Солнышко припекает, тепло. Дорога грязной дворнягой весело юлит под траками. Тяжёлая пыль, придавленная ночной влагой, выше фальшбортов ещё не клубится. Небо тяжёлой синью налилось, над головой близко нависло. Горы вокруг головы склоняют, начали приседать и жёлтой перхотью покрываться. Это заканчиваются скалы точки «Третий мост», и скоро выпрем мы в долину. А там – равнина, пара выгоревших за лето зелёнок, потом сраный Баланджери и родное кишимское болото. Дом третьего батальона и танкистов.
Вот они – танкачи. Видно ещё за сутки выставили боевое охранение – встречают. Это приятно, молодцы. Полезное гостеприимство.
Встали.... В наушнике портативки затрещал голос любимого взводного:
– Слышь ты, жопа! Подъём! Вообще охренели! И толстомордого своего
толкни! Сапёры сейчас пойдут...
Вот те на! На кой?! Спрашиваю:
– Что там?
– Не знаю. По общей передали, что ночью два раза били по постам. Может, минировали, может, ещё какая хрень. Короче – просыпайтесь и... твою мать! Хотя бы винтовку в руки возьми, а!
Ладно, ладно... не кипятись, родной. Щассс... всё нормально....
Сел, вытянул из люка за кончик ствола свою эсвэдэху. Толкаю в бок Зуба.
Тот только мыкнул в ответ. Приложился посильнее. Братишка разлепил левый глазик и нехотя протянул:
– Видъ@бысь...
– То, Гриша, не я – то взводный.
– Зи взводним... – и опять закрыл глаза. Ну, вот – поговорили. Славно...
Поднялся, осмотрел колонну. Стоят машины, пушки ёлочкой на обе стороны развернули. Мы в голове, в полутора километрах от самой бронегруппы. Перед нами только БТР кого-то из штабистов, три старых корыта сапёров, да два танка с тралами. Как раз напротив машины блокировки остановились. Поворачиваюсь. Колонна, как кавалерийский клинок, на две трети влезла в распоротое брюхо кишимского предгорья. Вроде - всё спокойно. Впереди слева чахлые, не то что дувалами, даже ленивой изгородью не перекрытые россыпи садов, да мёртвый кишлачишко на пяток расстрелянных руин. Справа – две говёные кошары, непонятная загородь, под обрывом – река. Место, правда, узкое – истеричная Кокча в мутном рёве заходится. От противоположного берега начинают расти скалы. Здесь помаленьку – это потом, к Третьему Мосту, они вытянутся как надо – нигде больше такого не встретишь – чудовищные россыпи гигантских базальтовых игл, штурмующих небо. Маленькие горы, не маленькие, а до камней всего ничего – метров четыреста. Оттуда правоверные вполне могут упороть, и мало никому не покажется. Да и с гранатомёта, пожалуй, дотянуться можно, хотя и маловероятно.... А вот место, откуда бы я мочил колонну на месте духов! Метров сто пятьдесят по курсу – не то ущельеце, не то – коридор меж скал, и вглубь уходит....
Перегибаюсь через башню и хлопаю Катаева по шлемофону. Санёк вылазит – глаза смеются. Тыкаю ему пальцем в коридор. Оператор-наводчик, тем временем, ехидно хихикая, в свою очередь показывает на ствол своей пушки. Орудие-то уже по уму направлено. Сам дурак! Пора бы и привыкнуть – пацан уже полтора года, как отлазил по горам. Машу рукой, начинаю орать на молодят. Народ зашевелился, перекладывают оружие с места на место, мешки из-под задниц убирают – ретиво изображают боевую готовность.
Зубяра тоже сел, пулемёт поперек переставил. Вот уж скотинка боевая!
Когда дрых лёжа, ПК меж ног вдоль машины кинул и ещё правую на приклад уложил – ковбой файзабадский. Теперь дуру свою поперёк развернул, руками подпёрся и дремлет сидя. Со стороны посмотришь – боец чем-то по делу занят. Ну, что тут скажешь: Дед Многомудрый Быстрозасыпающий. Зараза такая!
Кликаю по связи. Тишина. Оглядываюсь на 147. Звонарёв о чём-то треплет
по шлемофону. Потом выразительно сплёвывает прямо к себе в люк, поднимает глаза и машет мне рукой. Топаю к нему, по пути со сто сорок восьмой слазит Пончик – замок уже. Подошли. Серёга немного полечил нас, поматерил кишимцев и перешёл к делу:
– Сходу проскочить не получиться. Стрёмно! Дали команду на пешее
сопровождение. Впереди идут сапёры. Бэтэр уходит назад. Ты, Бобёр, сразу за ними, я за – тобой. Слободянюк забирает всех молодых и вместе со сто сорок восьмой стоит здесь, пока не подтянется рота, а там – в распоряжение ротного. Вопросы?
Да какие тут вопросы. Нормально всё, Серёга! Молодых отдадим, да поедем дальше. Но оказалось, что вопросы есть.
– Да, Глеб, ты Ткача отправляй, а Болды все же оставь – три ПК на
головной – это нелишне.
Спасибо, родимый, утешил... Пошли по машинам. Тут всё просто – так фишка легла. Нормальных людей – пехоты – во взводе раз-два и обчёлся, максимум двенадцать-тринадцать бойцов. И по сроку службы
поделены неравномерно. Нас – осенников – когда-то было много, но мы уходим – большая часть уже уехала. Теперь много молодых, а мы трое – даже не дембеля, приказ прогремел два месяца назад, мы – гражданские. Но кого это заботит. Поэтому, мало того, что пошли все, так еще на каждого по два салабона. У Меня – Юра Ткаченко и Темир Ургалиев. Юра – умненький киевлянин, славный, но физически слабый и невысокий мальчик. Всё ещё ребёнок. Русые реснички светлых глаз не скрывают, и всегда удивленное выражение на них. Чуть чем-то заслушается, сразу рот открывает, прям как дитё малое... Нет, пусть мне ответят: какой же надо быть отмороженной тварью, что бы этого ребятёнка за речку отправить, а! Я его жалею и всячески опекаю. Несколько раз на операциях таскал его пулемёт, чтобы Ткач не лёг – они с ПК одного роста. Взводному понравилось.... Очень удобно получилось – опытный дедушка-снайпер и, он же, по ситуации, пулемётчик.
Темир – другой. Крупный, крепкий малый с Зауралья. Смышлёный, весёлый, открытый, честный. Глазища под черным ёжиком антрацитовыми угольками искрятся. Прям не татарин – китаец настоящий. Говорит почти без акцента. Из всех проблем – прилипшая к нему дурацкая кличка. А как получилось: кто-то из старых на него наехал, начал орать ну и достал видно. Темир присел, прижмурил свои щелки, словно защищая уши поднял ладони и давай орать по-своему: "Болды! Болды! Болды!" – хватит то-бишь. Так и приклеилось....
Подхожу к машине:
– Ткач, бегом к Пончику на машину... – тот засуетился. – И пулемёт
оставь! Ко мне в люк его, быстро! И ленты туда же.... Давай, давай, сынку!
Пока тасовались меж машинами, сапёры пошли... Ну, и мы следом попылили...

***
Не зря Серёга с утра еще на "точке" завёлся. Знала его нижняя чуйка – не будет бесконечной лафы, платить придётся.
Только двинулись, только за сапёрами машины выстроили, и пятидесяти метров не прошли, как рубанули нас. Оттуда, откуда не ждали....
Вначале из руин в ста метрах от нас вылетела граната и ахнула аккурат посередине катков головного танка. С садов тут же ударили одиночные бойцы – тяжело задумкали буры. Бьют сапёров...
Пока граната долетала, я, уже мухой слетев с брони, распластался слева
под гусеницами. Как что-то внутри толкнуло - не полез на противоположную от обстрела сторону. Словно лист приклеенный, рядом растянулся Темир.
Зуб нырнул в мой люк, выставил пулемёт и первый из нас приложился штук на пятнадцать по глинобитным развалюхам. Катаев сверху разворачивал пушку. Смотрю в прицел – да нет там никого! Лежит наверняка этот гадёныш сейчас на дне погреба и бесу своему молится, чтобы пронесло правоверного. В рот тебе ноги! – не пронесёт тебя, падла! Бля буду – не отсидишься, паскуда конченная...
По садочкам тоже не видать – высунется один, стрельнёт и опять засядет.
Каждый по разу – всем весело. Тут с противоположной стороны, из-за Кокчи, лупанули по-взрослому. Ну вот, дождались... На слух – под десяток автоматов, где-то вдали ДШК кашлем зашёлся, легла первая мина.
Понеслась война, твою мать! А до дома осталось – всего ничего... Песня такая была...
Ну, а что делать?! Осматриваюсь – лупят густо, но в основном сапёров, нас так – пока по попке похлопывают. Пацаны и собаки вначале на правую сторону за машины рванули, вот их там и встретили. Кого-то уже волокут в десанты, кто-то лежит, крики, маты... Шанхай!
Танки башни доворачивают, но ещё молчат. Машина прикрытия позади нас тоже ствол поднимает, причём не за речку – на сады. Да понятно – свой геморрой болит сильнее. Там где-то РПГ бродит! Что ему тот крупнокалиберный да миномёт?!
Закидываю винтовку на голову Зубенко, тот из люка высовывает Ткачёвский ПК. Щассс, с-суки, побазарим! Две секунды – с Темиром разберусь! Укладываю пацана поближе к броне, там рытвина на треть штыка. Тыкаю пальцем в ближайшие сады и кляну страшными карами, если попробует подняться. Давай, военный, пора за работу...
Поворачиваюсь к бурам спиной, закидываю сошки на ребристор. Понеслась, Бля – даёшь буги-вуги! Всё это секунды. Сейчас, вспоминая, они укладываются в плотные блоки, и пару мгновений тогда, сейчас можно вспоминать часами. Скорость восприятия, не подстегиваемая кипящим адреналином, иная. Время всегда течёт по-разному... Память тоже избирательна. Первыми возвращаются самые сильные впечатления. Шоковые... Как выстрел пушки, например....
Мир от неба до самого земляного нутра внезапно лопнул, треснул вдоль мокрой простынёй, и наступил миг нирваны. Потом пустота взорвалась дикой болью в ушах, яростным звоном миллиона цикад, упругим толчком в каждую пору тела и напоследок полыхнула жаром в лицо. Танк прикрытия сапёров выдулил из ствола бело-оранжевый шар метра на три в поперечнике. Позади меня громыхнуло по-новой. На месте крайних, самых больших кишлачных развалин вырос утёс из пыли и дыма. Организм встретил знакомые ему ощущения лёгким подташниванием и чувством собственной отстранённости, потерянности в этом мире. Братская память контуженых...
Всё... Башни развернулись за реку. Хвала Всевышнему! Стоять под углом
выхлопов – так и вконец мозги вытекут. Глянул на Болды – ничего мальчонка, не поперхнулся, строчит себе помаленьку короткими, как по писаному.
Тем временем, за речкой грязножопые товарищи и вовсе посказились. Не иначе, обдолбленные в сисю – лезут прямо под орудия. Санёк Катаев щедрится от души, дорвался пацан: столько проходить пехотой, чтобы обломилась ему под раздачу знатная пруха – автоматическая пушка БМП-2. Ну и поливает длинными, не жалея ни снарядов, ни моих долбаных ушей.
Я тоже так, особо не экономя, как дюбеля пачками всаживаю (Юра потом спасибо скажет). Приметил сразу троих аллахеров за передней грядой и вздохнуть им, высунуться не даю – частыми, на три-четыре патрона, очередями гоню их, недоношенных, к соседней скальной россыпи. Меж ними и валунами – открытая площадка – проскочить бы вам надо... Смелее... Попытайтесь, суки – на спор! Катаев замечает мои трассера, на ходу врубается в тему и густо прикладывается сверху. Хорошо.... Следующую перебежку делает уже один – только шапчонка пегим войлоком мелькнула, словно пасху ему на голову натянули. Ну-ну, гандон... Я начал, Санёк закончил – от души нагадил с обоих стволов поверх моей очереди. Усё мама – сливайте воду.... Только вошел в раж, дурное веселье боя вставило, слышу крики: "Санинструктора!". Плохо дело.... У саперёв есть свой внештатный санинструктор, вместе за одним операционным столом в гнойке стояли. Идёт с пацанами и наш прапор, Степан, фельдшер второго батальона.
Дотягиваюсь до Зуба:
– Коробку давай!
Эта жаба скрывается в люке и через пару секунд выбрасывает мне... ленту! Ну, бля, хохол, понадкушенный!
Спорить некогда. Закидываю ему отработанные звенья с оставшимися финиками, укладываю в свой короб новую сотку, загоняю затвор и, согнувшись пополам, лечу к сапёрам. Только добежал – оборачиваюсь на сопенье за спиной. Вот те на – Темир свою дуру сзади тащит. Мать-перемать! лежать! убью!... Ну, да ладно, не назад же под пулями гнать. Своих дел не меряно...
Здесь – полный кавардак. Двое уже в десантах, над одним колдует Степан. Ещё боец, с перетянутым по хэбэшке коленом, сидит привалившись спиной к люку и длинно строчит куда-то в горы. Понятно, вот он где – мой сапёр-санинструктор. Между машинами – куча мала. Двое, все уже в крови, пытаются тащить третьего. Тот упирается, кричит, плачет, тянется к своей собаке. Пёс лежит на боку, и под ним уже чёрная, растоптанная сапогами лужа. Всё вперемешку: люди, звери – где чья кровь? кто ранен? куда? кто кричит? Короче, полный....
Между машинами сапёров не шибко-то и чвиркает, жить можно. Ору что-то про маму, отталкиваю самого ретивого – явно не ранен. Тот, что упирается – с пробитым правым бедром, и течёт с него слишком добряче – своя лужа уже. Не до эмоций. Фиксируя выбрики, наваливаюсь плечом сверху на живот, накладываю жгут под самые яйца и, не отпуская, вбиваю в другую ногу одну ампулу промедола. Бинтовать некогда – ногой он сучит, конечно, знатно, но разбери в горячке – всё что угодно может быть – и кость, и артерия, и нерв. Врачи разберутся. Двое, что держали, волоком тащат его в десант к Степану. Пацан просто заходится – тянется к псине и кричит, кричит, кричит: "Дуся! Дуся!".
Спи, давай, братишка, разберусь я с твоей Дусей. Подхватываю животину, и – за другую броню. Какой здоровый кобель, просто огромный... Вот тебе и Дуся! Тут подскакивает Болды, хватает за хвост и лапу и уже вдвоём шустро затягиваем собаку под десанты. Эх, какой у меня татарча толковый! На ходу приметил – за здоровую лапу ухватился. Молодец.... А пулемёт свой бросил! Срань такая! Тем временем танки так дружненько угандобесили по скалам, что, по-моему, даже по Кокче рябь пошла. Вначале прошлись по приметному коридорчику – так миномёт по третьему разу больше и не гавкнул. Потом упороли куда-то повыше, в скалистую даль, ДШК тоже в момент прижух. Полечили и АКМщиков. Представляю, как духи после первых залпов дриснули по щелям. Да остыньте, тут не спрячешься.... Не суетные ребятишки танкисты – редко базарят, да кулаки тяжёлые, отгавкиваться желание пропадает быстро и всерьёз.
Под конец прилетела пара "крокодилов", покружили, отшипели сверху НУРСАМи, порычали пушками и отчалили с чувством честно исполненного интернационального долга. Красавцы! Всегда им, летчикам, завидовал.... По определению – элита! Говорила же мне, долбню, мама – учись сынуля, тяжко жить неучёному...

***
Сапёры рванули сразу – по горячему. Полные десанты раненых – не до мин уже, на "точку" надо – вертолёты на подходе. Подошли машины колонны, популяли в скалы, на ходу помолотили сады и, набирая скорость, двинули в Кишим. Мы остались на месте, в полусотне метров от танка боевого охранения. Когда пойдём назад – будем первыми. Привыкли, не удивляемся.
У меня ещё должок – руки чешутся! Заводиться стал шибко быстро, что-то не было такого раньше – домой пора. Махнул Богдану, тот подхватив свою винтовку, перепрыгнул на нашу машину. Оставив молодых на месте, мы, выждав окно в сплошном потоке движущейся бронетехники, направились назад – к остаткам кишлачка. От души танкисты приложились... Там и так ничего живого уж не было, а тут и вовсе – одни огрызки фундаментов, словно гнилые драконьи зубы из мёртвой земли торчат.
Гадёныша приметили сразу – ещё на подходе. Лежит, воняет рядом с воронкой. За малым не ушёл.... Помню, удивился – насколько грамотная и продуманная позиция: залег, тварюка, не в самом кишлаке, а в низинке, метрах в тридцати-сорока от последних руин. И лупанул в проём меж дувалов. Со стороны по хвосту гранаты видно – бьют из середины кишлака, а он – вот где! Да ладно, всё равно не выгорело – и танк не сжёг, только каток подпортил, и Самого – по запчастям закопают. Рядом – огрызок гранатомёта. Отлично.... Серёге подарок сделаем, он комбату, тот – комполка. Глядишь, кто-то дырочку в кителе, а то и в погоне просверлит. Потери – издержки войны, раненые – проза жизни, а вот захваченное у мятежников оружие это – поэзия успеха! Подошли к духу. Лежит, уткнулся рылом в пыль, правая рука вместе с плечом и лопаткой оторвана к хренам собачьим. Левая – подвёрнута и растопыркой вверх вывернута. Одной ноги от колена нет, только поодаль калоша валяется. Наша, кстати, советская – чёрный низ и малиновый бархат внутри. Правоверный весь порубан, окровавлен, обожжён, одежду со шкуры клочьями сорвало. И мелкий такой... несчастный – когда дохлый.
Подцепил стволом пулемета – перевернул на спину. Стоим втроём – глазами лупаем. Спецы тоже из люков повысовывались, с машины смотрят. А перед нами – птенец желторотый. На вскидку – лет двенадцать, может чуть больше. Глаза открыты и забиты палевой пылью так, что очками кажутся. Черты лица – Мефистофель в отрочестве. Вот с таких в средние века бесенят и чертей писали. Лицо звериной национальности.... Бесово отродье! Для чего только тебя мамка на свет блеванула, недоносок?!
Не знаю, такое накатило.... никогда со мной подобного не случалось... да и чтобы с кем другим – не видел. Поднял пулемёт и всадил в мерзкую харю очередь – только ошмётки полетели.... Нате, хороните красавца, великого моджахеда – мученика за газават ваш сраный!
Подошел Зубяра, закинул свой ПК за спину, забрал мой и, приобняв за плечи, тихо сказал:
– Пийдёмо, братусю, хай йм неладно буде....
Да, куда уж неладнее! С чем и отвалили....